Первая серия

Недалёкое, но очень светлое будущее. Центр Москвы. Роскошная канава, обложенная цветами и позументами. Кругом фанаты, менты и заслуженные металлисты Российской Федерации. Все плачут (кроме ментов).
Внезапно через оцепление прорывается какая-то странная длинноволосая фигура с гитарой наперевес и бросается к канаве. Достигнув канавы, фигура бухается на колени и начинает голосить:
- Марга-а! Вернись, я всё прощу!!!
Это Владимир Холстинин. Сзади на него набрасываются менты и грубо оттаскивают безутешного металлиста в сторону.
Пока они разбираются с Холстом, оцепление прорывается ещё в нескольких местах, и к канаве подбираются “мастера” Грановский и Lexx. Алик звучно ударяет по струнам странного самодельно-деревянного баса, а Лекс, захлёбываясь слезами, завывает:
- Лето сушит день, лето сушит ночь – оголило дно! Изошёл огнём, смехом и слезой сумасшедший дом! Маргарита-а-а! Вернись! Нас в психдом посадили!
Тут вновь появляются менты, хватают “мастеров” и оттаскивают за оцепление. Там их уже ждут мощные санитары, готовые скрутить бедняг и отвезти обратно в психушку, откуда Граныч с Лексом, собственно, и сбежали.
Но к канаве стремглав летят уже новые тени. Одна из них почему-то ярко-рыжая.
Это Маврик. Нависнув над канавой, он вопит на манер “Заклинания”:
- “А теперь забудь всё то, что ты узнал!” (виноватым голосом) Прости, Марго! Я сам не знал, что говорил! Я тогда пьяный был! Мы с Кипелычем кефиром набухались! Больше не будем! “Представь себе Небесный Океан!” Океан представь, Марга! Небесный! Нам рано в рай! Слышишь? “Там твоя волна – вихри света и тепла”, тебе хорошо, а нас туда не пустят! “Но разрушает сон заклятие моё!” Встань, Марго! Проснись, у-у-у-у!
Поняв, что заклинание не срабатывает, Рыжий Дьявол пытается давить на жалость. Он подтаскивает к канаве Лёшу Харькова и начинает причитать:
- Маргарита! О детях подумай! Как же дети? Чьи песни они играть будут?! (тут он больно тыкает Харика в бок и грозно шипит: “Быстро в рёв!”. Харик послушно начинает реветь и утирать глазёнки кулачками). Марго! Они будут на демонстрации ходить в день твоего рождения! С плакатами! “Спасибо товарищу Пушкиной за наше счастливое детство!” У-у-у-у!
В этот момент “неправильного ангела” Маврина хватают менты, и он тоже исчезает за спинами санитаров. Лёшу Хорька утаскивают в детское отделение милиции.
Внезапно в толпе слышится возмущённый рёв, менты разлетаются, как бумажные фигурки, и на сцене действия возъявляется Теря. Он рвёт и мечет.
- “Засыпай, на руках у меня засыпай…” – вроде начинает он, но тут же сплёвывает и поправляется: - Тьфу! “Какая грязь, какая власть!” Марго, вылезай из канавы! Там грязно и холодно, ты же простудишься, чёрт тебя побери… Тебя? Нет, тебя лучше не надо… лучше меня побери… Хотя меня тоже не надо… Во, придумал! Чёрт Холста побери!
(Впрочем, Холста в это время и так пробирает изрядный чёрт, ибо его пытаются запихать в психовозку санитары).
В это время к канаве прибывает новое подразделение спецназа и набрасывается на Терентьева. Его тоже уволакивают к санитарам.
Слышится властный крик:
- Пропустите! Я – Хирург!
Один из ментов:
- Тут пока что врачи не нужны!
Хирург, в пол-оборота:
- Я тебе счас так врежу – тебе никакие врачи не помогут!
Он проталкивается к канаве.
- Марго! – кричит он. – Марго! Воскресни! Во имя Святого Харлея, восстань из Ада!
Спецназ не дремлет, и Хирурга тоже оттаскивают.
Наступает временное затишье. Внезапно из канавы слышится грозный рокот, словно разверзается земля, и из недр раздаётся трубный глас Маргариты:
- П О Ш Л И Н А Ф И Г ! ! !
За ним следует конкретный взрыв фанатского плача.
Понемногу всё затихает. Но к фанам уже закралось сомнение. Многие начинают орать:
- Где Кипелов? Пусть он просит!
Понемногу отдельные крики фанатов перерастают в откровенный вой. Они требуют, чтобы Маргариту вышел просить Кипелов. Кипа, как назло, нигде не наблюдается. Безумный Холстинин от санитарной машины пытается заорать что-то вроде “Предатель, мать его за ногу!”, но ему зажимаются рот, и вместо вышеуказанной фразы до фанатов долетает только краткий и маловнятный приказ: “П… ой! (кто-то из санитаров дал Холсту хорошего пинка в успокоительных целях)… мать его за ногу!”
Часть верных Его Величеству Холсту Первому (и Последнему) фанатов срочно отправляется на задание с целью “поймать за ногу” господина Кипелова.
Впрочем, трудиться ловить Кипелыча, тем более за ногу, вовсе и не требуется. Он верен Металлу. Укрывшись от любопытных глаз в отдалении, вместе с Дубом и Маней он придумывает план: как пробраться в святую святых – в грязную и холодную канаву. Они практически придумали, что делать, вот уже идут к канаве, но тут их на полпути опережает какой-то странный небритый человечек с гениально-безумными глазами. Проорав Дубу в лицо булгаковское “В очередь, сукины дети, в очередь!”, он прорывается к канаве, валится перед ней и начинает ябедничать:
- Маргарита, Маргарита! Эти сволочи загрузили меня работой!!! Марго, я без тебя не справлюсь! Вернись, Марго! Три текста “Мастеру”, три “Маврику”, “Ария” вообще обнаглела, им нужно семь штук и всё это за одну неделю! Они с ума сошли! Маргарита!
Это Саша Елин. Он, как и Лекс с Грановским, тоже сбежал из дурдома, поэтому его хватают и сразу же увозят в психец без разговоров и увертюр.
- Я буду жаловаться Брюсу Диккинсону! – слышится его затихающий крик.
Наконец до канавы добираются Дуб, Кип и Маня.
- Товарищи! – голосит Дуб, да так, что профессора Гнесинки, некогда учившие его искусству петь, переворачиваются в своих гробах аки вентиляторы фирмы “Vitek”. – Товарищи! Я поймал этого негодяя, который не хотел сам прийти на поклон к Марге!
Дуб хватает Кипелыча за шиворот и трясёт. Кип покорно молчит.
- В столь трудные для нас времена, когда стихи толком писать никто не умеет, ты хотел погубить Пушкину своей гордыней?! – продолжает Дуб, чуть не лопаясь от пафоса, гнева и… смеха. Кипелыч молча трясётся, поджав губы. И уж тоже, наверное, не от страха… Странный народ эти металлюги!
- Ты, презренный! – с жаром гнобит его Дуб. - Да как ты осмелился, сволочь хайрастый?
Тихий голос Кипа:
- От хайрастого слышу.
- Молчал бы уже, - также тихо отвечает Дуб и вновь начинает драть глотку. – Товарищи! Я раскусил его хитроумный план! Он хотел избавиться от конкурентов!!! Ни для кого не секрет, что он тоже умеет писать тексты! Пускай и хреново, но умеет! Чтобы погубить талант Марго, он не пришёл сегодня сюда, как все мы, просить прощения у великой Пушкиной, а хитро укрылся в студии!
В толпе слышен негодующий рёв фанов, свист, топот и задорный выкрик: “Виталик! Ширинку застегни!” Дуб ойкает и бросается затягивать “форточку”, выпуская из рук воротник Кипа. Кип шлёпается на землю, его тут же подхватывают верные служители Холста, хватают за ногу и тащат к психовозу на присягу. Там вовсю идёт холстовская коронация (он уже сошёл с ума, и его производят в Наполеоны).
За всей этой хорошо сыгранной трагедией никто не замечает, как в канаву проскальзывает Манякин…

Вторая серия

Фи-и-ить!!! (Свист летящего тела)
Маня:
- А-а-а-а-а!
Шлёп!!! (стук падающего тела)
Маня:
- О-о-о-о-о…
Марго, испуганно:
- Кто здесь?!
Маня, хрипит в беспамятстве:
- В канаве грязной… который год… таится наша Марго…
Марго, нервно прохаживаясь по дну канавы:
- Саша! Встань!
Манякин:
- Не могу! Я ногу сломал!
Марго:
- Какую?
- Какую-какую – вторую слева! (Уходит в беспамятство)… Воля… и разум… Много… и сразу…
Маргарита, нервно поигрывая пальцами:
- Ага, забегали! Засуетились! Сволочи хайрастые…
Маня, в забытье:
- От хайрастой слышу!
- Молчать! – грозно прерывает его Марго. – Я вас научу слушаться! Будете у меня как шёлковые. Всякий текст с первого раза принимать будете!
Маня, бормочет:
- Да я чо, я ничо… Разве я чо? Я ваще-то завсегда и везде ничо! Вот Холст – этот да-а-а, этот ещё как чо…
Марго:
- Молчать! Напишу гимн Советского Союза – будете у меня петь гимн Советского Союза!
Маня, в полуобмороке:
-…Нас к торжеству металлизма ведёт!… Ик!
Марго, задумчиво:
- Падал – головку-то повредил, повредил… Бедненький Маня! Ма-аня!
- Чё?
- Лежи, лежи… Это я так… Тебе надгробные стихи как сочинять – ямбом али хореем? А может, ты анапест любишь?
Маня испуганно хрипит.
Марго:
- Ну вот и не фиг! Быстро встал.
Манякин вскакивает.
- Будешь моим секретарём!
Маня радостно кивает.
- А то не пристало мне самой-то уже писать… Как-никак столько лет… Возьми ручку. Да не мою, болван! Хотя если взял, можешь поцеловать. Бумагу возьми… Да не эту… Ох, последний рулон остался… Руки-крюки! Взял? Вот. Пиши…
Маня бросается писать.
-…Пиши. От 32-ого мартобря сего года. Я, Пушкина Маргарита Анатольевна, повелеваю… Написал? Так. Так-так-так… Что же я повелеваю? А вот что! Брать на альбомы любые мои тексты, какие только напишу! Все! И не только “на рыбу”! И простые тоже! Записал?
- Записал, - откликается Маня а сам пишет: “…повелеваю: брать на альбомы только те мои тексты, которые понравятся. И только те, которые “на рыбу”! Простые – не брать!”
- А раз записал – вали к своим, к сволочам этим хайрастым…
- От хайрастой слышу!
- Молчать! Вали и чтобы без подписи у меня не возвращался! Стой… Подожди-ка… Дай-ка я ошибки проверю…
Маня прячет лист за спину. Марго подозрительно грозит ему пальцем:
- Саша! Отдай лист!
Саша, угрожающе:
- Я грамотный!
Марго, издевательски:
- Второе высшее есть?
Манякин, оскорбляясь:
- Я что, на Холста похож?
Марго, угрожающе:
- Как пишется “не” с глаголами?!
- Через дефис…
Драка. Писк Мани, рёв Марго. Лист оказывается у Пушкиной, она пробегает его глазами.
- Та-а-ак… Манякин, встать!
Маня обречённо поднимается… и получает по уху. Потом по носу. Затем подзатыльник и пинок под зад. Марго довольно отдувается, экзекуция окончена.
- Не хочешь по-хорошему, - говорит она, - будем по-плохому! Где мои бесы? Хэй!
Земля разверзается, и на пушкинский зов немедленно является троица самых отпетых бесов. Старшой здоровается с Королевой и, видя побитого Манякина, сразу делает догадку:
- Что прикажете, Ваше Величество? В пруду утопить? На адском колесе прокрутить? Пыль сдуть? А может, лицо подновить?
Марго:
- В пруду – помыть, пыль сдуть, лицо загримировать! Под меня! И на колесе прокрутить, чтобы дурь из башки вышла.
Маня в ужасе что-то хрипит, но Марго неумолима. Бесы хватают МанЬякина и волокут в адский пруд – мыть.
Чистенького Маню прикручивают к адскому колесу и проворачивают раз сто пятьдесят. Затем бесы извлекают откуда-то офигительный рыжеватый парик а-ля Марго, женские джинсы и чёрный свитер. Всё это в единочасье оказывается на Маньке. На шею Пушкина навешивает Манякину амулет от гопников, подаренный ей Холстом.
Марго:
- Подать зеркало!
Старшой:
- Э-э-э… Ваше Величество… У нас только одно зеркало…
Марго:
- Подать!
Старшой:
- Так оно же служебное! Мы же в нём дразним день и ночь!
Марго:
- Небось не лопнет… Тащи!
Притаскивают зеркало, показывают Мане. Маня пытается организованно буянить, но, получив затрещину, успокаивается.
Марго:
- Знакомься, Риточка, это ты!
Обалдевший Манякин, прокрученный на колесе, соглашается. Марго бьёт в ладоши и громогласно приказывает бесам:
- А теперь наверх его, родимого!
Бесы раскачивают переодетого Маньку и вышвыривают из канавы обратно…

Третья серия

А в это время на площади перед канавой фанаты сходят с ума. Они то плачут сквозь смех, то смеются сквозь слёзы: по повелению Холста I его приверженцы пытаются казнить Кипелыча путём повешения. За ногу. Дуб пытается читать приговор, но ор Маврина и лай его собак заглушает всякие поползновения Виталика.
Дуб:
- “Мы, Холст Первый, повелеваем…”
Приверженцы Холста (далее - прихолстни):
- Ура-а-а-а!
Маврин:
- Псих! Шизофреник!
Собаки (далее - Макадаш):
- Ав-авау-у-у-у-у-у!
Дуб:
- “…повелеваем: Кипелова, ренегата и дезертира…”
Прихолстни:
- Казнить! На куски порвать!!!
Маврин:
- Шиш тебе казнить! Помиловать!
Макадаш:
- У-у-у-у-ав-ав-авауууу!!!
Дуб:
- “…ренегата и дезертира, повесить на осине…”
Прихолстни:
- На осину! На осину его!
Маврин:
- Помиловать! Он не заслужил! За что?!
Дуб:
- “…за ногу”.
Прихолстни:
- Правильно! Даёшь за ногу!
Маврин:
- У-уав-ав-ав-ау-у-у!
Макадаш:
- Не позволим!
Прихолстни хватают Кипелыча и вздёргивают на осину. За ногу. За левую. Маврин, глядя на это, страдальчески орёт и куда-то убегает. Макадаш бросается на Дуба, он пытается удрать, но собаки проворно скачут за ним. В это время Холстинин вкушает все прелести императорской жизни: примеряет новую мантию, до боли похожую на смирительную рубаху. Лекс и Грановский, тоскливо подвывая, любуются на него сквозь решётку психовоза. Сбежавший из ментовки Лёша Харик, шарахаясь от фанатов, испуганно ищет папу Маврика. Как на грех его видят гопники, ловят и утаскивают в подворотню – учить пьянству и раздолбайству. Утаскиваемый Хорёк отчаянно вопит и зовёт на помощь. Его никто не слышит.
Внезапно появляется взбешённый Терентьев с жестоким выражением лица и ящиком пива. Он тащит выпивку прямо мимо холстовского стана. При виде терентьевского пива у прихолстней начинается массовый психоз, и они, окрылённые желанием отмесить кипеловского гитариста и выжрать его пиво, послушно бегут за ним. Терентий уводит их с площади. Император Холст остаётся в гордом одиночестве, плюёт на всех и, достав из-под полы томик Шпенглера “Закат Европы”, принимается увлечённо читать. Кипелыч, подвешенный за ногу, раскачивается и поёт нецензурные песни. Грановский и Лекс подпевают. Император Холстинин сначала пытается угомонить пленных и казнённого, но получается это плохо, и в результате он начинает разучивать с ними песню “Закат. Европы”:

Я вижу, как закат
На фиг Европу отправит…

Внезапно на площадь, преследуемый ментами и скинхэдами, возъявляется Маврин. За его спиной на ремне красуется автомат Калашникова AK-47.
С другой стороны площади появляется бедолага Дубинин: собаки Маврина ободрали его, искусали и загоняли. Что интересно, они всё ещё бегут за ним. С перепугу он направляет свои стопы прямо на Маврика и ментов.
Маврик, вопя что-то вроде “За родину! За металл!” добегает до виселицы Кипелыча и стреляет по верёвке. Верёвка с треском лопается, Мавр ловит Кипа, кладёт на плечо и быстро валит с ним подальше от ментов и собак. По пути он заглядывает в подворотню, где издеваются над Хорьком и, пригрозив гопникам своим калашматом (автоматом Калашникова), уводит мелкотравчатого басиста подальше от греха.
Дуб, менты, скинхэды и собаки, не в силах затормозить, сталкиваются и образуют огромную страшную кучу.
Внезапно на площади вновь появляется Терентьев с жестоким выражением лица и ящиком пива. Прихолстни всё ещё преследуют его. Теря принимается бегать вокруг кучи и бросать туда бутылки. Прихолстни с трагическим воем кидаются в кучу – спасать пиво, и драка закипает с утроенной силой…
Но тут происходит страшное. Из канавы на второй космической вылетает странное существо, ужасно похожее на Маргариту Пушкину. Оно приземляется посреди площади (как кошка, на четыре лапки) и замирает в испуге и удивлении. Куча дерущихся сразу распадается. Холстовское императорское величество швыряет книгу на фиг и орёт на всю площадь:
- МАРГА!!!
Фанаты, прихолстни и заслуженные металлисты начинают радостно суетиться. Император командует:
- Ментов – уговорить и убрать! Скинхэдов – побить и убрать! Кипелова – амнистировать! “Мастеров” – выпустить! Терентьеву – ящик пива! Собак – Маврину! Маврина – народу!
Поклонники бросаются исполнять. Император подаёт “Марго” руку и ведёт к постаменту. Поклонники уговаривают ментов, бьют скинов и выпускают “Мастеров”. Терентьевские фанаты интеллигентно дуют пиво в компании кумира, мавринцы и кипеловцы качают своих героев, подбрасывая вверх. Иногда даже ловят. Веселится сердце русского металлиста!…
Но чу! Что это? У Манякина отклеивается парик!!!
Император Холст стоит в недоумении и смотрит на рыжий клок волос, застывший у него в руке: старая добрая привычка металлистов – проверять чужой хайр на прочность – сделала своё! Беловолосая “Пушкина” закрывает руками лицо и стонет мужским голосом:
- Не виноватый я – она сама пришла!
Все узнают Манякина. Разгневанный Холст хватает его за шиворот и скидывает с постамента в беснующуюся массу народа. Маню волокут к канаве и бросают обратно…

Четвёртая серия

Фи-и-ить!
Маня:
- А-а-а-а!
Шлёп!
Маня:
- О-о-о-о…
Марго:
- Ну что, раскусили?
Манякин:
- Раскусили.
Марго:
- Хреновый из тебя актёр, Манякин, ох хреновый! Ну да ладно, вставай. Прощаю на этот раз. Чай будешь?
Маня:
- Коньячку бы…
Марго:
- Ну извини, я не Христос – воду в вино превращать пока не умею. Хотя стой… Точно! Это идея!
Манякин, обречённо:
- Идея? Ну всё, трындец мне, грешному!
Но Марго не слушает причитающего МанЬякина. Она вновь зовёт бесов.
- Слушаем, Королева! – хором орут бесы, появляясь из-под земли.
Марго:
- Помните, лет с тыщи две назад мы тут одного умника распяли? Понтий специально приезжал ещё, курировал работу. Ну так вот… Приоденьте-ка этого раздолбая под того праведника!
Бесы в замешательстве:
- Но Королева! Это же святотатство!
Марго, укоризненно:
- Чья бы горгулья не рычала, а наша бы по гроб жизни молчала! Быстро!
План Марги таков: прислать на землю Манякина в образе Христа и попытаться вразумить грешников, в особенности старого атеиста Холста. Авось одумаются и дадут таки отпуск!
Манякина одевают в белый балахон, приклеивают парик с бородой и выкидывают обратно.

Пятая серия

А в это время на площади фанаты сходят с ума: восстанавливается прежний порядок. Холст императорствует. Кипелова опять вешают за ногу. Преступники сидят по тюрьмам. Мастера, как политические, – в психовозе, Маврин и собаки – в наскоро сколоченной клетке (как уголовщина). Четверо последних вычёсывают блох и воют. Терентьев разжалован и под присмотром прихолстней разносит пиво. Дуба назначили канцлером при императоре. Фанаты плачут и взывают к Марго.
Мастер Грановский и Маврик громко ругаются: куда делся всеобщий любимец Хорёк и кто в этом виноват. Канцлер Дуб, искусанный и перемотанный бинтами, предлагает найти Лёху и сделать из него императорского шута. Прихолстни тотчас отправляются на поиски. Мастер Грановский и Маврик отчаянно обвиняют Дуба в жестокости и предательстве. Он только подмигивает.
Прихолстни уваливают с площади. Осмелевший Кипелыч опять начинает раскачиваться и петь нецензурщину. Мастера подпевают. Канцлер достаёт где-то напильник и под шумок начинает пилить клетку Маврина. Император Холст I дремлет, усыпляемый сладкоголосым пением казнённого и пленных.
Через 15 минут клетка пропилена. Собаки и Маврин осторожно вылезают, причём собака Катя благодарно кусает Дуба за тощую ляжку. Дуб тихо воет.
Всё тем же напильником спиливают с осины висельника Кипелова. Мастеров выпускают. Терентьев крадёт из королевских подвалов остатки пива, и вся честная компания собирается свалить куда подальше, но тут на площадь возвращаются прихолстни… Один из них на плече тащит Хорька, одетого шутом. Хорёк вырывается и зовёт на помощь папу Маврика, его бьют.
Маврин не может тихо смыться, видя издевательство над своим чадом. Грановский – тоже. С криками “Браконьеры!” и “Лапы прочь!” оба бросаются на прихолстней. Пробуждается император Холст, видит погром своих тюрем и виселиц и громогласно отдаёт приказ изловить беглецов, а наипаче всего – предателя канцлера.
Пока Маврин с Грановичем колбасят прихолстней во спасение Хорька, Лекс и Теря, злорадно ухохатываясь, свергают беззащитного императора и распевают: “Он будет погребён небритым, но в гробу, в степи пустой, где грезят гопники попсой…”
Внезапно на площади появляется странная троица: Попов, Стыров и Большаков. Они пришли по делу. Попов, ожидая в студии Холста, почуял неладное. Стыров ищет Маврика. Большаков проведал про грядущее явление Христа народу и спешит принять в этом безобразии самое живейшее участие. Вновь прибывшие вливаются в ход событий.
Попов пытается отбить у Тери и Лекса бывшего императора, его колотят. Стыров помогает спасать Хорька. Большаков благословляет всю честную компанию.
И тут наступает момент. Из канавы поднимаются столбы дыма и огня, народу является… Христос. Все падают на колени, Холстинин – в обморок.
Иисус Манякин явно не заинтересован в том, чтобы его повторно раскусили и отлупили. Теперь он честно играет свою роль:
- Дети мои! – вещает он. - Покайтесь, возлюбленные дети мои! Отрешитесь от грехов!
Большаков радостно вытаскивает из кармана блокнот и начинает строчить туда свои грехи. Манякин продолжает:
- Покайтесь! Не зверствуйте над бедной женщиной Маргаритой Пушкиной! Она чиста пред вами! Кто сам без греха – тот да бросит в неё ножкой от стула!
Металлисты вздыхают, охают, бьют земные поклоны и припоминают свои грехи. Кипелыч обещает не курить и больше никогда не материться, даже на виселице. Дубинин даёт обет не огрызаться и не хамить фанатам. Маврин и Грановский клянутся друг другу никогда больше не ругаться из-за Хорька. Лекс обещает научиться лучше петь. Терентьев зарекается жрать столько пива и колотить Лёшку. Невинный Лёша пытается снять шутовской костюм и звенит бубенцами, отвлекая Терентия от покаяния, за что и огребает люлей. Холста крестят. Сначала хотят крестить его огнём, но потом жалеют и крестят водой, брызгая в лицо. Заодно его приводят в чувство.
Большаков предлагает записаться к Иисусу в ученики. Учеников набирается ровно 11:
1. Дуб
2. Холст
3. Гранович
4. Лекс
5. Кип
6. Мавр
7. Теря
8. Хорёк
9. Большаков
10. Стыров
11. Попов
Не хватает только Манякина, и это настораживает.
После этого в честь Христа устраивают пир. Но пиво и закусь давно уже сожраны прихолстнями и Терей, поэтому на Маньку-Иисуса сразу вешают задание: 1. Превратить воду в вино. 2. Насытить всех страждущих фанатов пятью “рыбами” и тремя стихами (надо думать, текстами). Так как Манякин превращать воду в вино не умеет (вот вино в мочу – это пожалуйста!), а стихов “на рыбу” отродясь не писал, он с треском проваливается, и его разоблачают.
Холстинин сразу заявляется, что “он так и знал, а Ницше был прав” и требует раскрестить себя обратно. Тере надоедает его нытьё и он вырубает арийского императора ударом кулака по лохматой башке.
Манякина бьют, волокут к канаве и бросают вниз…

Шестая серия

Фи-и-и-ить!
Маня:
- Опять!
Шлёп!
Маня:
- Скучно.
Марго, испуганно:
- Кто здесь?
Маня:
- Пушкина, быстро наверх!
Марго:
- Это кто это со мной так говорит?
- Конь в пальто! Быстро наверх!
- Да что с тобой, Саша?
- Допрыгались! Доигрались! – причитает избитый до синяков Манякин. – Надоело, на пенсию ухожу!
- А пошли – вместе? – вдруг говорит Пушкина.
Манякин задумывается. Ему действительно надоело: его бьют, посылают за пивом, переодевают в поэтесс и небожителей, а хоть бы премию дали!
- Пошли, - задумчиво говорит он. – Только на этот раз честно. И чур я не первый…
Маргарита машет на него рукой и начинает выбираться из канавы.

Седьмая серия

А в это время на площади фанаты умирают со смеху: на престол возводят Маврина. Холста вешают на осине. За ногу. Прихолстней разгоняют по психовозам и собачьим клеткам. Кипелыча возводят в сан первого министра. Лёшу Хорька назначают наследным принцем русского металла.
Мастера славят Маврика и пьют с Терей кефир. Пиво давно кончилось, но Манякина нет, а посылать за пивом наследного принца Лёшу – как-то неудобно.
Мавр собирает большой совет. На повестке дня: кто будет императорским шутом? Стыров и Попов пытаются спрятаться, но их ловят, в момент переодевают шутами и заставляют петь нецензурные песни. Им даже нравится. Холст, раскачиваясь, подпевает. Большаков, назначенный архиепископом королевства Мавританского, молит Бога даровать Маврику I долгое правление и много новых удачных альбомов.
Отдельно о собаках. Король Маврик I решает устроить псовую охоту на гопоту и скинхэдов. Металлисты радостно воспринимают эту весть и разделяются на три егерских отряда: первый – лично мавринский (туда входят Мавр, Хорь и Стыр), второй – мастерский (там обретаются “мастера” Гранович, Лекс, а также ex-“мастер” Попов), третий – арийский (состоящий из Дуба, Холста (снятого с осины ради такого дела) и Кипа). Теря идёт отдельной строкой, потому что он один заменяет целый отряд. Большаков благословляет охотников на богоугодное дело.
Мавринский и Мастерский отряды уходят с площади – выслеживать гопоту. Арийский и Терентьевский – ждут в засаде. Под руководством дирижёра Большакова фанаты поют всеобщую алиллуйю.
Скоро показываются Мавринцы и Мастера. Улюлюкая, они гонят целое полчище гопников и скинов. Макадаш, завидев дичь, неистово рвётся с поводка, который держит Теря. Наконец, их отпускают и начинается настоящая псовая охота…
…Побитые и покусанные гопники с матом валят от металлюг подальше. Теперь всем понятно, чья в Москве власть!
Подданные королевства Мавританского празднуют и пируют. За пивом всё-таки послали наследного принца.
Но тут из канавы раздаётся какой-то странный шорох. Все оборачиваются. Холст шипит на всю площадь:
- Так, тихо, спокойно… Мы им больше не верим!
Показывается Маргарита Пушкина. Все молчат. Она вылезает из канавы, отряхивается и осматривается. За ней появляется Манякин.
Маврик, шёпотом:
- Их вроде бы двое… Вроде бы всё честно…
Грановский, также шёпотом:
- Вот только кто из них кто?!
Холст:
- Щас проверим… Текст на “рыбу” и барабанные палочки!
Ему подносят требуемое. Петрович решительно выступает вперёд и с треском дематериализует барабанную палочку о колено. Манякин падает без сознания. Маргарита бледнеет, но испуга не выдаёт.
Холст продолжает. Он берёт оттекстованную “рыбу” и зверски “заворачивает” её. Пушкина ещё сильнее бледнеет. Тогда бывший император идёт на крайние меры: он громко читает текст, а по окончании выносит вердикт под кодовым названием “Бред”. Маргарита дрожит, шатается, но крепится. Холстинин зверски улыбается – самое страшное он приберёг на десерт. Он швыряет “рыбу” на асфальт, говорит коронный “отстой” и наступает на неё ногой в чёрном “казаке”…
…Маргариту на скорой увозят в первую городскую.

Эпилог

Спустя час на площади творятся следующие события. Манякина бьют (за что? Не знаю. Звучит хорошо: “Манякина – бьют!” Или нет, по-другому: “Маня-а-акина – бью-у-у-ут!” Или даже так: “А Манякина-то *пауза* - бьюу-у-ут!”). Холста по распоряжению Доброго Христианина Большакова насильно увозят в монастырь на покаяние. Дубинин пытается следовать за ним, но, перепутав дороги, по ошибке попадает в женский монастырь. Там его рвут. Ему нравится.
Маврин сотоварищи и собаки дружно двигают к первой городской – разбивать лагерь под окнами пушкинской палаты.
Площадь пустее. Посередине сиротливо переглядываются Попов и санитары. Непутёвый гитарист понимает, что обречён и сам сдаётся в плен. На него одевают смирительную рубашку и, как почётного гостя, везут в первую городскую к Маргарите… По дороге распевают нецензурные песни.
Финальная сцена: по ухабистой дороге едет раздолбанный психовоз, оттуда раздаётся пьяный хор: “Будем жить, мать Россия!”…